На публикацию в «Немецко-Русской Газете» откликнулся родной дядя певицы Анны Герман
ОТ АВТОРА: Память о человеке есть то, что от него остаётся после смерти. Память эта может быть преходящей, на протяжении одного поколения современников, но может и быть долговременной...
Анны Герман-Нörmann (1936-1982) с нами нет уже больше четверти века, но память о ней по-прежнему жива. То из Эверсвинлеля, то из Москвы, из Алматы и Новосибирска поступают сообщения о проведении вечеров памяти певицы. В Новосибирске на таком вечере присутствовало около 10 тысяч молодых людей, которые Анну живой не помнят.
Анна Герман - уникальное явление в искусстве. Не имея специального образования, она своим голосом, своей манерой исполнения завоевала сотни тысяч поклонников её таланта из многих странах мира.
Анна, моя любимая племянница Анна...
- Личное заявление и автобиография. Да смотри, чтобы там никаких... Ты меня понял? –И Владимир Трофимович Цой, директор Средней школы № 1 в Темиртау Карагандинской области, в знак конца аудиенции пожал мне руку. –Я понял, не в первый раз...
Это было 1 марта 1950 года, а за четыре года до этого я вышел из семилетнего заключения и каждый раз, поступая на какую-либо работу, должен был повторять эти «пикантные» подробности, сокрытие которых грозило серьёзными неприятностями.
Было их много, этих подробностей... Всё началось с отца в 1929 году, когда мне было 9 лет. Вернее, моя биография началась ещё раньше, со смертью матери, когда мне было три с половиной. После голодных лет гражданской войны она, ослабевшая, была унесена тифом.
Жила семья тогда в селе Беззаботовка близ Барвенково на Украине. В дом пришла мачеха, которую я всё же буду называть матерью, хотя и не мамой. Как-то семейное тепло, пение, музыка и смех куда-то улетучились, старшие - Берта, Вилли, Ойген и Давид - учились или вскоре стали работать и всё реже появлялись дома. Мы, младшие - Ольга, Рудольф, я и маленькая Лиза оставались дома с матерью.
В конце 20-х годов начался перевод села на социалистический способ ведения хозяйства. Крестьянин больше не должен был иметь средств производства в личном пользовании, то есть того, к чему привык с незапамятных времён. Эти средства производства назывались землёй, лошадью или волом, плугом. Некоторые причисляли туда же и домашнюю птицу, коров и свиней и требовали их обобщения - передачи в колхоз. Это переустройство села называлось коллективизацией, и люди со страхом ждали её, как конца света. Ходили слухи об общем для всех котле, общих жёнах и о том, что все будут спать под одним огромным одеялом. Старики клялись, что видели огненные знамения на небе - предвестников близкого конца.
Наш отец Фридрих Герман (Hörmann), проповедник евангельских христиан – баптистов, призывал своих прихожан не роптать и взоры обратить ко Всевышнему. У большевиков были свои проповедники в лице комиссаров и новая религия - вера в коммунизм на всей земле. Другие проповедники им не нужны были, и они подлежали ликвидации.
Отец разделил судьбу сотен тысяч других священников - немецких, русских и других. Он был осуждён на пять лет лагерей как «злостный неплательщик налогов». Разумеется, «уровень налога» определялся, исходя из «революционного чутья» уполномоченных.
Последнее свидание с отцом в вонючей конюшне сельсовета, где он содержался, для меня осталось потрясением на всю жизнь.
Остатки нашей семьи оказались без средств к существованию. Всё наше скромное имущество было кофисковано. Выжить нам помогли родственники матери. А отца не стало через полтора года...
Солдатом он прошёл всю Первую мировую, испытал окопный голод и холод, но советский лагерь был рассчитан на уничтожение, и отец умер от непосильного труда и голода... Когда он убедился, что его пайка украдена, он молча повернулся лицом к стене и умер... В своей биографии для директора школы я так и написал: «Отец был арестован в 1929 и умер в 1931 году».
Следующей «подробностью» было бегство братьев Вилли и Давида в Германию: от одного друга Вилли получил сигнал, что ночью его должны арестовать, как немецкого шпиона. Действовать нужно было незамедлительно, и братья направились к польской границе. При переходе границы Давид простыл, прячась от пограничного отряда в наполненнной холодной водой канаве и умер в Восточной Пруссии от менингита. Этот эпизод также никогда не пропускался в моих «автобиографиях».
***
Окончив 9 классов школу в селе Спат в Крыму, я поступил в Саранский пединститут, «сэкономив» 10-й класс - нужно было скорее встать на собственные ноги, благо студентам платили стипендию. И не только стипендию. Социализм обеспечивал бесплатную учёбу, пользование библиотеками, дешёвые детские товары, медицинское обслуживание, квартиры, санатории, дома отдыха и дружбу народов великого Советского Союза. Однако всё это имело свою цену, притом чрезвычайно высокую и жестокую.
Поздней осенью 1938 года получил приказ явиться в областное управление НКВД. В народе знали об арестах и расстрелах конца тридцатых годов, и это приглашение, естественно, вызвало во мне глухой страх. В полутёмном коридоре управления меня встретили, и некто по имени Румянцев повёл в кабинет поблизости. После нескольких ничего не значащих фраз Румянцев перешёл к делу.
- Расскажите свою биографию (всё ещё на «вы»).
Я рассказал, ничего не утаивая, об отце, о братьях, о матери-колхознице. Как накануне она зарезала поросёнка и замочила бельё для стирки. Поздно вечером явились два операдивника и велели пойти с ними. Мать была эпилептиком и начала кричать «бандиты», «убийцы», «жулики» и прочее. Затем стала биться в припадке, и её постарались скорее засунуть в «чёрный воронок», стоявший недалеко от дома. И расстреляли, как «члена контрреволюционной организации» за антисоветскую деятельность и ещё за что-то. - Видишь (перейдя на «ты«), какая у тебя позорная биография: отец – враг народа, братья предали родину и сбежали в фашисткую Германию, мать...
-Тогда Германия ещё не была фашистской, а потом это не моя биография, а моих...
-Ты меня ещё учить будешь? Ты ещё должен доказать, что ты честный комсомолец. Ты ведь комсомолец?
- Ну да...
Ты должен помогать нам разоблачать врагов советской власти, шпионов и вредителей. Подпиши вот эту бумагу.
Я немного посопротивлялся, но в конце концов сдался. Свою совесть я успокаивал тем, что вредителей и шпионов обезвреживать не такой уж позор, а наоборот, долг каждого честного человека. Но слишком скоро от меня потребовали, чтобы я доносил, или, по-лагерному, стучал.
Вскоре я принял твёрдое решение отказаться от этой позорной роли. Мне угрожали, направляли на меня пистолет, пообещали сгноить в тюрьме, послать туда, куда «Макар телят не гонял», напоминали, что НКВД - не проходные ворота, что отсюда только один выход.
И начались мучительные дни и ночи в ожидании ареста. На собрании меня исключили из комсомола за ... плохую работу в профкоме! Но это были только цветочки.
Арестовали меня 26 мая 1939 года. Особое совещание «осудило» на три года лагерей по статье КРЭ (контрреволюционный элемент), и это клеймо мне предстояло носить многие годы.
Был ли я в действительности им?
Здраво рассуждая на вершине своих 90 лет, я должен сознаться: я действительно был «врагом», как и моя мать и все остальные арестованные и расстрелянные. Наш отец погиб в лагере, и семья не могла не бояться, а потому и ненавидеть власть, хотя старалась виду не показывать.
Так что «социализм», быть может ещё не такой «развитой», я пережил сам и видел собственными глазами. Мы строили железные дороги, каналы («по бокам-то всё косточки людские»), валили лес, добывали уголь и руду, возводили улицы и целые города. Я лично участвовал в строительстве железной дороги Сорока-Обозерск на севере и железной дороги на Воркуту.
Потом мне улыбнулась удача. В Севдвинлаге была организована агитбригада для обслуживания заключённых, и я стал играть в оркестре на скрипке. Длилась эта «привилегия» с июля 1940-го почти год, до тех пор, когда судьба всех немцев СССР коренным образом изменилась. Они оказались в Сибири и Казахстане.
В северных лагерях также стали собирать и других «нацменов запада» для отправки в восточные регионы страны. Так в феврале 1944 года я оказался в Карлаге в Карагандинской области, где почти до самого освобождения в 1946 году играл в клубном оркестре.
Начальство желало веселиться
Вместо своих «законных» трёх лет, я просидел за колючей проволокой больше семи.
Между тем, в первые дни войны был арестован и мой старший брат Рудольф, студент института иностранных языков. Однажды вечером к нему явился сотрудник НКВД и потребовал (как и от меня) сотрудничества с «органами». Рудольф обещал подумать и спрятался в глухом селе Саратовской области, устроившись учителем в начальной школе. Но его и там «достали», брату вторично пришлось заметать следы, но уже в самой Москве! Ненадолго... Рудольф пропал в одном из сибирских лагерей, не дожив даже до своих тридцати...
Освободившись, я нашёл себе применение сначала в драмкружке райцентра Оскаровка, а в 1947 году собрал из бывших заключенных хор и маленький оркестр в клубе города Темиртау. На первом же смотре самодеятельности хор занял второе место, благодаря исполнению «Кантаты о Сталине», довольно сложнго произведения...
Учителем английского языка я тоже стал по счастливой случайности. В школе освободилось место. Директор Цой меня пригласил, зная, что я обратился в гороно, но из-за моего «контрреволюционного» прошлого получил отказ. Он ответственность на себя. По соглашению с ним я должен был подготовить 8-й и 9-й классы к экзаменам и на этом закончить свою деятельность. Я согласился. Мои знания английского за годы заключения почти улетучились, но я сказал учащимся, что английский будем изучать вместе. Я тут же организовал школьный хор (где немцы - там всегда поют хором!) и после весенних экзаменов Цой заявил, что оставляет меня в школе...
После этого моя биография развивалась более или менее нормально, если не считать, что комендатура мне помешала поехать в Алма-Атинский иняз (с отличием), и я четверть века отдал педагогической деятельности.
Затем одиннадцать лет я работал в редакции немецкой республиканской газеты «Фройндшафт» в Целинограде. В 1974 году по городу разошелся слух о приезде и концертах выдающейся Анны Герман. В это время из нашей некогда большой семьи живы были все три сестры, я и Вилли в Германии. Мы давно обратили внимание на Анну и подозревали, что она дочь исчезнувшего старшего нашего брата Ойгена, или по-русски - Евгения. Она носила нашу фамилию и имя нашей матери, и в её манере пения было много нюансов, напоминавших пение Берты и особенно Ольги.
Когда состоялась встреча, наши догадки подтвердились. По ясной причине почти враждебного отношения к немцам как в СССР, так и в Польше, куда Ирма, мать Анны, переехала в 1946 году, возникла легенда о польском происхождении отца и голландском матери, а сама Анна оказалась... чистой полячкой. В своих письмах Ирма заклинала меня не говорить правду об истинном происхождении Анны. Я сдерживал своё обещание в течение четверти века. Чтобы не навредить моей племяннице. Только когда её не стало, я написал книгу «Неизвестная Анна Герман», в которой рассказал обо всех предках Анны.
Подробно остановился на её отце, моём родном брате Ойгене, который был арестован и расстрелян как «немецкий шпион и вредитель» в 1937 году, когда Анне было всего полтора года... Моя книга оказалась и в Москве, и она определёнными людьми была встреча недоброжелательно, поскольку в их представлении российские немцы могли быть только свинарками, доярками да механизаторами. А тут вдруг - певица мирового маштаба!
Иван Ильичёв, основатель Клуба почитателей Анны Герман «Ты моя любовь» в Москве, заявил в одном интервью, что семья Герман оказалась нежизнеспособной, имея в виду её почти полное истребление органами НКВД. Я же считаю, что сам этот режим уничтожения всего светлого и гуманного был нежизнеспособен и погиб на семидесятом году позорного своего существования.
***
Мне исполнилось девяносто лет, живу с женой, двумя детьми и тремя внуками в стране, куда мои братья стремились уже 80 лет тому назад и где мой брат Вилли дожил до 1991 года...
Специально для «Немецко-Русской Газеты»
Фотографии из семейного архива Артура Германа.
Фото: Источник
Об авторе
Артур Герман (Нörmann), родной брат отца певицы Анны Герман Ойгена Германа, родился в 1920 г. на Украине. После окончания немецкой школы в Спате в Крыму изучал германистику в Саратове. С 1939 по 1946 гг. пережил арест и лагеря. Освободившись, узнал, что половина его большой семьи: отец, мать, братья Ойген и Рудольф - были уничтожены большевистским режимом. В заключении находилась также младшая сестра Луиза. Затем последовала депортация в Казахстан.
Четверть века Артур Герман работал учителем английского, немецкого и латинского языков. С 1974 по 1985 годы он - сотрудник немецкой газеты «Фройндшафт» в г. Целинограде. За это время опубликовал ряд рассказов, юморесок, эссе и др. В 1989 году в московском альманахе «Хайматлихе Вайтен» вышла его биографическая повесть «Порядок», позже вошедшая составной частью в одноимённую трилогию. В 2003 году в издательстве Бурау опубликовал повесть о талантливом юноше Рольфе Баллахе «Легенда». В том же году выходит книга «Неизвестная Анна Герман», в которой автор выясняет происхождение знаменитой певицы и своей племянницы. С 1995 года Артур Герман в Германии. Пишет на немецком и русском языках.
«Немецко- Русская Газета» сердечно поздравляет его с 90-летием!
Многим землякам, наверное, известна книга Артура Германа «Неизвестная Анна Герман». Ее издание финансировал врач-психиатр Якоб Кирш из Берлина. Выход книги неожиданно помог открыть еще одну неизвестную до сих пор страницу биографии знаменитой певицы. Родственница Анны Герман Ренетте Фризен, которая сейчас живет в земле Niеdersachsen, передала Якобу Киршу на время свой альбом с фотографиями и личными подписями на них Анны Герман. Он, конечно, был рад, что благодаря попавшему ему в руки бесценному альбому он может глубже исследовать образ Анны Герман. И по согласию с Ренетте Фризен он предоставил несколько снимков из альбома газете «Земляки» для публикации.
Все фотографии в альбоме – оригиналы и собирались в течение многих лет в ходе переписки между Анной Герман и Ирмой Давыдовной с ее братом Иваном и племянницей Ренетте Фризен (в семье Анны Герман ее называли НЕТТОЙ), КОТОРАЯ РОДИЛАСЬ В 1937 ГОДУ В Краснодаре. Ее отец Иван Абрамович Фризен родился в 1906 году в селе Великокняжском Люксембургского района Ставропольского края. В раннем детстве он остался круглой сиротой и вырос у своего дедушки, который был родным братом бабушки Анны Герман. В 1941 году семья Фризен разделила участь большинства российских немцев – ее депортировали в Джамбул. Когда Ренетте вспоминает голод того времени, она говорит, что мир не без добрых людей: один казах делал лепешки и пек их, и кормил Ренету. Ее мама Ольга Самуиловна осталась с детьми и матерью одна, а Ивана Фризена забрали в трудармию. Ренетте впоминает, что эти годы были очень тяжелыми: мама с бабушкой работали на молочно-товарной ферме и вязали носки для фронта.
В 1945 году Ивану Фризену разрешили забрать семью в город Орск Оренбурской области, где он был в трудармии. Здесь они проживали до самого выезда в Германию.
Благодоря Ренетте и всплыли новые факты из жизни Анны Герман. В 1961 году семья Фризен в Орске получила письмо из Вроцлава. Одно было от Ирмы Давыдовны и Анны Герман. Они разыскивали Ивана Абрамовича Фризена. Через службу Красного Креста семья Фризен впервые узнала, что будущая знаменитая певица Анна Герман является их родственницей. Ирма Давидовна в 1962 году посетила Орск, причем поэже была там неотнократно. В 1971 году семья Фризен получила гостевое приглашение в Варшаву.
Ренетте впоминает: «Это было в декабре, перед Рождеством. Я и папа приехали на поезде в Варшаву, муж Анна Герман, Збышек Тухольский, встречал нас на автомобиле Fiat. Он привез нас к Ирме Давыдовне, которая жила в трехкомнатной квартире. Она нас встретила с огромной радостью, беседы были затяжными, иногда до середины ночи. Анны в первый день не было, она была на гастролях. Вместе со Збышеком она приехала к Ирме Давыдовне на второй день после нашего прибытия. Как сейчас помню, она зашла в квартиру и спросила у матери: «Где моя сестра Нетта?». Потом пристально смотрела на меня, затем попросила встать, и мы померялись ростом, после чего Анна, разочарованная, сказала: «Вот видишь, я на десять сантиметров выше тебя». Аня расспрашивала о моей врачебной деятельности в Орске. Она пригласила меня и папу на концерты, которые были в Польше. Мы побывали на двух концертах, один из них был с военным оркестром. Пела она только на польском. Я тогда заметила, что свободных мест не было.
Анна после Италии и долгого пребывания в гипсовом панцире страдала «страхом закрытых пространств» - ей всегда казалось, что потолок очень низкий. В комнате стояли рояль и рабочий стол. Все выглядело очень скромно, по крайней мере невозможно было сказать, что здесь живет знаменитая эстрадная звезда. Аня была в очень хорошем настроении, шутила с нами, угощала нас бутебродами с чесноком и петрушкой.
Дома говорили по–русски. Но Ирма Довыдовна запретила нам на улицах разговаривать как по- немецки так и по–русски. Она объясняла это тем , что «здесь не любят немцев и русских». Однажды вечером Ирма Давыдовна достала какие-то документы и, показав нам, сказала: «Я – голландка! Я ездила в Голландию и все восстановила в архиве». Она просила и моего папу переделать немецкую национальность на голландскую. Отец страшно возмутился, заявив, что этого он делать не будет. «Какая ты голландка? Я родился немцем, так же, как и ты, прошел страшную трудармию, до 1956 года был под комендатурой, и сейчас я должен отказаться от своей национальности. Ни за что и никогда! «Между ними на этой почве дело дошло почти до скандала. Ирма Давыдовна была очень недовольна упорством брата. Надвигалось Рождество, и в церквях Анна пела песню «Ave Maria». Будущий папа Римский Иоанн Павел второй, тогда кардинал Карел Войтыла просил ее петь в церквях. Церкви, в которох пела Анна, были переполнены прихожанами, многие приходили ее послушать.
В 1973 году, когда Анна была на гастролях в России, она нам сообщила, что хочет нас посетить в Орске. Она просила: никаких журналистов и телевидения. «Я хочу приехать к вам инкогнито – кто еще знает, когда мы еще сможем увидеться.» Она попросила встретить ее в аэропорту. С раннего утра она была у нас дома, мы обедали, много разговаривали и вечером проводили ее обратно в аэропорт. Никто не догадывался, что эта высокая женщина является певицей Анной Герман. Все это мы держали в глубокой тайне, так как в городе многие знали, что Иван Фризен - немец». О том, что Анну Герман и Ренетте Фризен связывала очень теплая дружба, свидетельствует надпись певицы на обратной стороне одной ее фотографии от 30 декабра 1971 года: «Дорогая моя Нэточка, как хорошо, что ты такая добрая, спокойная, умная! Если мне придется еще в жизни поболеть – я приеду к тебе, хорошо?
Твоя сестренка (подлиннее) Аня.»
Ренетте рассказала также, что Анна с матерью и бабушкой перенесла все тяготы эмигрантской жизни. Сразу после переезда в Польшу у них были большие лишения, польский они не знали. Ирма Давыдовна, конечно, постепенно уяснила законы жизни в социалистической Польше. И, как знать, если бы она не нашла «голландские корни» своих предков и вдруг обнаружилось бы, что Анна Герман немка – довелась бы нам когда-нибудь услышать небесный голос этой неповторимой певицы? С другой стороны, теперь в России, в Польше многие – даже поклонники Анны Герман – признают ее только как польскую певицу с голландскими корнями, не желая знать правду – что она немка, и что она говорила на нижненемецком, который не учат школе, а только дома.
Вскоре, в 1974 году Иван Абрамович умер. Похоронен он в Омске. Сама Ренетте в 50-е годы окончила с красным дипломом медучилище, а потом медицинский институт в Оренбурге. До выезда она имела в Орске репутацию очень хорошего врача. Её мама Ольга Самуиловна, начиная с 60-х годов была в переписке с Ирмой Давыдовной и тётей Анны Герман Гертой Близнюк, которая в настоящее время живёт в Австрии. Даже после переезда в Германию в 90-е годы Ольга Самуиловна вела с ними и дальше переписку. Кроме того постоянно приходили фотографии от Ирмы Давыдовны.
Переписка и часть фотографий потеряна в связи с переездом в Германию. В 2001 году Ольга Самуиловна Фризен умерла. Сама Ренетте Фризен никогда не афишировала своё родство с Анной Герман. Она была очень скромным человеком. Многое из своих воспоминаний она теперь доверила доктору Киршу из Берлина.
Помощь для Украины
